Истоки формирования идеи казачества и его феномен.

«Нация, не чтящая свою историю

обречена на гибель».

     Казачество – уникальное российское явление в истории России.[1]  Однако, казачество – это не только воинские формирования, но и культура, и традиции, в основе которых лежит неизменный веками кодекс чести, а также быт и принципы хозяйствования. Казачество - прежде всего одна из общественно-государственных форм общежительства казаков  в величайшем в мире государстве – России.

     Естественно, что история казачества является составной частью истории нашего государства. В свое время великий русский классик Лев Толстой определил такое явление как казачество, следующими словами: «Граница породила казачество. Казаки создали Россию».   

     В словах классика любой внимательный исследователь может увидеть роль казачества в государственном строительстве России.  Это выражено в традициях и преданной службе Отечеству, а также в самой воле казачества, освященной идеями православного христианства, но прежде всего, в стремлении казачества утвердить справедливое устройство жизни для всех народов.

      «Казаки верно служили Отечеству сначала по договорам, затем – по присяге и, наконец, в составе вооруженных сил, как их неотъемлемая часть. Неизмерим вклад многих поколений этого социума в защиту интересов Российского государства и общества. Именно казаки в числе первых осваивали новые земли, стояли прочным заслоном врагу на дальних окраинах и накопили огромный опыт в охране и защите государственной границы[2]».

      Венецианские и папские грамоты XIII в. в разные годы упоминают берендеев, бродников – воинственный христианский народ, обитавший вблизи Черного (чёрмного, багрового) и Азовского(асовского, моря ассов) морей. Самоназвание бродников – мореходы, происходит от слова брод – по сербо-хорватски корабль.  Бродники[3] – древнее славянское население Приазовья, бассейна Дона, Днепра и р. Рось, предки казаков, проживавшие в южнорусских степях. Предположительно, большая часть бродников происходила от руссов Тмутараканского княжества.

      Византийский историк и государственный деятель Никита Хониат (Акоминат) в своей книге «Хроника» (1190), описывая события войны 1180 г. между Византией и болгарами, так характеризует бродников: «Те Бродники, презирающие смерть, ветвь русских». Племена берендеев и бродников также были известны летописцам Киевской Руси и Новгородской Земли (впервые упоминаются в 1146 г. в русских летописях), упоминавшим их под общим названием черкасы (черкассы, чермные ассы) или черные клобуки (по виду головных уборов – прототип современной казачьей папахи). Черкасы – официальное название запорожских (а позже кубанских, гребенских и низовых донских[4]) казаков.   

       Н.М.Карамзин сделал знаменательный вывод, что имя казаков «в России древнее Батыева нашествия и принадлежало торкам и берендеям, которые обитали на берегах Днепра, ниже Киева». Любопытным является и то предположение современных исследователей казачества, что бродники (черкасы) и росы, русь и варяги имели один язык, и прежде всего одни общие традиции,  частично сохранившиеся в военных обычаях и в управлении – «военной демократии», корни которых уходят к протославянам и далее к ариям (ассам, антам, венедам), к кастовому и варново-сословному или царско-воинскому (кшатрийскому) устройству общества. Из чего следует, что казаки (черкасы), кшатрии Руси, являются потомками древних ариев. 

      У казаков постоянно будет проявляться особенность, или так сказать, генетическая традиция мореходов, брать себе название от рек и морей. Так Росы - самоназвание от реки  Рось, Черноморское казачье войско и Азовское казачье войско  (сформировалось из потомков запорожских казаков с 1788 г., и с 1828 г.) – от Азовского и Черного морей.  Донцы, Кубанцы, Терцы, Уральцы, Амурцы и т.д. от соответствующих российских рек.  Казаки будут и далее соблюдать традиции русичей и их предков - ариев, которые, правда, будут изменяться в соответствии с духом времени. Но что точно останется неизменным, так это самоназвания, которые будут постоянно рождаться в среде казаков на протяжении времени. И именно, этот принцип эволюции самоназваний, часто вводит, и еще будет вводить в заблуждение многих исследователей истории.  

       Естественно, что многие историки и классики литературы, как отечественные, так и зарубежные, при исследовании российской истории всегда выделяли и пытались дать определение феномену казачества. По мнению В.Б. Антоновича, «казаки есть ни что иное, как остатки сохранившихся древнеславянских общин, которые являются с характером воинственным, вызванным местными обстоятельствами, с новым именем, возникшим из той же военной обстановки».

     В.О. Ключевский называл казаков «историческим продуктом степи», людьми вольными, не признававшим никаких общественных связей вне своего «товарищества», историческим приемником древних богатырей, стоявших в степи на заставах богатырских».  

     Особое внимание исследователи истории уделяли общественному укладу жизни казаков, их характеру[5] и принципам устройства их общежительства.

     Ряд исследователей считают, что казаки имели черты европейского характера выражаемого в том, что они были христианами и имели наклонности и способности к оседлому образу жизни, тяготели к общественному порядку демократического направления, отличались от азиатских орд, иными признаками европейства. Форму отношений у них в то время можно определить как «военную демократию», основным признаком которой являлась: особая роль народного собрания как высшего органа власти, всеобщее вооружение населения.

   Такой же принцип организации и форма отношений присутствовали  ранее у скифских  и сарматских (савроматских)[6]  племен  и описываются в трудах разных историков и исследователей.

    «Сарматское войско формировалось как народное ополчение. Его организация повторяла устройство сарматского общества. Прежде всего, каждый воин становился членом небольшого отряда, созданного той родственной группой, к которой принадлежала его семья. Отряд родственников был частью «полка» территориальной общины и вместе с ним входил в армию племени. Войско союза племен подчинялось верховному царю.

    В эпоху завоевания Европейской Скифии сарматы представляли собой народ-войско. Все свободные члены общества были воинами. В военных мероприятиях участвовали не только боеспособные мужчины, но и женщины. Об этой особенности сарматов один из древних авторов пишет так: «Их женщины ездят верхом, стреляют из луков и мечут дротики с коня и сражаются с врагами, пока они в девушках. Они остаются в девицах, пока не убьют трех врагов. Раз, добыв себе мужа, они перестают ездить верхом, пока не явится необходимость во всеобщем походе».

    Во всех погребениях взрослых мужчин и в каждом пятом женском погребении археологи находят оружие[7] и конскую сбрую. Воинственность была присуща многим народам в период военной демократии — на этапе строительства государства и классового разделения общества. Но из европейских народов только сарматы дают уникальный исторический пример почти поголовного участия в войнах»[8].

    Принципы общежительства и мировоззрение у скифов , свойственное нашим российским казакам, хорошо определил известный скифский мудрец Анахарсис[9], приводя в пример скифский образ жизни: «Мы все владеем всей землей[10], то, что она дает добровольно, мы берем, а что скрывает, оставляем; защищая стада от диких зверей, мы берем взамен молоко и сыр; оружие имеем мы не против других, а для собственной защиты». Хорошим правлением Анахарсис называл такое правление, при котором «лучшее воздается добродетели, худшее — пороку, а все остальное — поровну».

    В своей книги «История Осетии»[11] авторы М. Блиев и Р. Бзаров показывают скифскую идеологию общественного устройства: «Скифы сохранили представление древних ариев о трех социальных функциях — религиозной, военной и хозяйственной. Троичное деление общества повторяло устройство вселенной, состоящей из трех миров — верхнего, среднего и нижнего… Представление о трех социальных функциях — характерная черта культуры и общественной жизни всех индоиранских народов. Например, общество древнеиндийских ариев делилось на брахманов (жрецов), кшатриев (воинов) и вайшьев (скотоводов и земледельцев). Точно так же и скифские сословия, происходящие от трех сыновей Таргитая, отражают общеарийское представление об идеальном обществе. За тысячу лет, которые прошли со времени распада арийской общности, изменились хозяйство и общественная жизнь скифских племен. Но арийская идеология по-прежнему служила для объяснения и обоснования социального и политического устройства скифского общества».

     Существует интереснейшее исследование о казаках, сделанное                  А. Нечволодовым[12] в его труде «Сказание о Русской земле», посвященному 300-летию Дома Романовых: «Так описывали готы своих лютых врагов — гуннов. Если из этого описания мы откинем все, что прибавлено готской озлобленностью, то увидим в гуннах прямых потомков наших удалых предков, ходивших еще при пророке Иеремии под Иерусалим и изгнавших гордого персидского царя Дария из наших черноморских степей. А что у предков наших бывало порой в обычае брить бороду и даже голову, оставляя на ней только одну чупрыну[13], так этим были известны и славные запорожские казаки; да и теперь еще среди донского казачества многие бреют себе бороду».

      В этом же труде Нечволодов приводит сведения о появлении гуннов (казаков?): «Но гнет чужестранцев скоро стал нетерпимым для наших свободолюбивых предков, и все тогдашние обитатели Русской земли стали подниматься на общего врага. Первыми поднялись храбрые обитатели низовьев Дона и Днепра; они двинулись под именем гуннов против Германриха, присоединяя к себе по мере движения вперед и все подвластные готам славянские племена», далее там же о периоде войны между готским царем Винитаром и вождем гуннов Валамиром: «Так опять, соединившись вместе под рукой храброго и искусного вождя — Валамира, снова входят в силу и славу славянские племена, населяющие нашу Родину,— на этот раз под новым общим именем гуннов. По всем немецким или, как тогда называли готским, областям разнесся слух о появлении неведомого диковинного народа, который то, как вихрь спускался с высоких гор, то будто вырастал из земли и все, что ни попадалось на пути, опрокидывал и разрушал.

Особенно стали грозны гунны, когда над ними, около 444 года, воцарился Аттила».

Тот же Нечволодов в свое время сказал, что пресыщенная Европа, никогда не простит славянам Аттилу, получавшего с неё дань.     

О правлении Аттилы А. Нечволодов пишет следующее: «Греческие писатели, жившие в том же веке, описывают гуннов совершенно иначе, чем готские летописцы. Из описаний этих греческих писателей легко увидеть, что гунны были прямые потомки скифов[14] — славян, а Аттила — мудрейшим государем и искуснейшим воинским вождем. Он строго наблюдал за правосудием и не терпел притеснений народа чиновниками, а потому неудивительно, что греки и римляне, в особенности промышленники и искусные мастера, тысячами переходили к Аттиле».

      Естественно, что в вопросах исследования казачества, существуют разные версии происхождения казаков и разное понимание участия казачества в государственном и социальном строительстве тех или иных государств. Особое и отчасти критическое отношение к данному вопросу, лишний раз указывает на то, что такой социальный институт, как казачество, имеет к себе повышенный интерес. Это, прежде всего, видно в оценке или, наоборот, недооцененности той роли казачества в мировой истории и его вклада в становлении демократического управления и социального устройства в обществе. Здесь можно привести некоторые примеры из высказываний русских классиков-литераторов.

       Так в примечаниях к первой главе «Истории Пугачева» Александр Сергеевич Пушкин затронул проблему происхождения казачества. Его возмущали заявления иностранных авторов о неславянском происхождении казаков. «То, что писали об них (казаках – автор) иностранцы,– заявлял Пушкин,– не может быть сюда причислено; ибо большая часть таковых сочинений основана на догадках, ничем не доказанных, часто противоречащих истине и нелепых. Так, например, сочинитель примечаний на родословную историю татар Абулгази Баядур -Хана утверждает, что казаки уральские произошли от древних кипчаков… Все сии нелепости, которые не заслуживают опровержения для русских, приняты однако ж в прочих частях Европы за справедливые». 

     Лев Толстой, служивший на Кавказе вместе с казаками, всегда в своих трудах воспевал казачество. Упоминая заслуги казаков в Отечественной войне 1812 года, он утверждал, что Европа считает российское население казаками, и что весь российский народ хочет быть казаками. Предпосылками для такого утверждения, Льву Толстому служило знание военного и социального устройства у казаков, в особенности наличия таких уникальных явлений для того времени как «военная демократия», «кош товарищества» (казна братства), «вдовья казна» - своеобразный казачий пенсионный фонд.

      Огромный вклад в развитие идеи казачества и оформление отношений общежительства сделан запорожскими казаками, а именно при устройстве Запорожской Сечи – военно-духовного братства казаков. Вот что по этому поводу писал в 1841 году А.Скальковский, член Одесского общества истории и древностей - "Запорожцы, т.е. славянские витязи, составляли род военного братства, учредившегося подобно римско-католическим монашеско-рыцарским орденам… В наше время многим, даже и сведущим, читателям покажется странно и непонятно, чтобы полуобразованные казачьи ватаги, почти безграмотные и к семье европейских народов не принадлежащие, явились на историческое поприще в виде рыцарского общества тогда, когда все другие Ордена уничтожились и остались только в грамотах, именах и гербах дворянства западного...  Мне кажется, что именно по причине падения рыцарских римско-католических Орденов, явились витязи православного исповедания. Подобно первым, они были связаны таинственными узами: братства, или товариства…; веры, ибо никто не мог быть сечевиком, если не был православным, так что пришельцы всех других религий принимались в общество не иначе, как после принятия ими обрядов восточной Церкви, т.е. православия. Они были обречены обету послушания, ибо не только вся община, но даже церковь запорожская, не завися ни от каких епархий, повиновалась только одному начальнику Ордена (магистру, grand-maitre), т.е. кошевому; обету безбрачия (castitatis), ибо, как всем известно, только неженатые участвовали в военных подвигах (постоянного - авт.) войска и составляли (вельможный - авт.) Кош. Наконец, та же цель, то же призвание: война с врагами христианства и зашита государств (западно-европейских или славянских, все равно), от наездов турецких и татарских, собирает равно и запорожцев под свои бунчуки и хоругви, а тевтонских рыцарей под сень знамён Богородицы Марии”.

     О подготовке кандидата для принятия в казаки француз Пьер Шевалье сообщал в 1663 г.: «Чтобы кандидату быть признану за истинного козака, должно было переплыть Днепровские пороги и следственно побывать на Черном море, подобно тому, как Мальтийские кавалеры для достижения высшего звания в своем Ордене обязаны участвовать в их «караванах», т.е. сражаться на их галерах против неверных».^[15]

      Запорожские казаки имели большие традиции по строительству боевого флота (например, даже небольших подводных лодок) и участию в морских сражениях. Запорожцы неоднократно участвовали в боевых морских походах Мальтийского ордена. В составе объеденного отряда мальтийских рыцарей в битве против испанского флота при Дюнкерке в 1645 году была флотилия малых кораблей и лодок под командованием Богдана Хмельницкого[16]. В этой флотилии численностью 5000 человек были как казаки из Запорожской Сечи, так Слободской Украины, Дона, Терека, Волги и Урала (Яика). 

      Вольфганг Акунов в своей статье о военно-духовной организации казачества пишет следующее: «Западноевропейские рыцари, вступая в военно-монашеский Орден, принимали постриг, приносили обеты целомудрия, послушания и нестяжания, отказывались от своего имущества и родового герба и принимали монашеское имя, иными словами, «умирали для мира». Запорожские козаки, при вступлении в сечевое «товариство», также «умирали для мира»^[17], приобщались к рыцарскому братству, отказываясь от своего прежнего имени (принимая вместо него нарочито уничижительное прозвище – Бородавка, Вовк, Ворона, Гнида обязывались, как и подобает монахам, не иметь никакого имущества, беспрекословно слушались своих «отаманов»^[18], которые избирались из членов братства, подобно тому, как избирались «магистры» – главы духовно-монашеских Орденов католического Запада».

     В устройстве управления Запорожской Сечи прослеживаются характерные для скифо-сарматов и казачества принципы «военной демократии», которые очень хорошо описывает тот же В. Акунов: «Выбор кошевого отамана определялся преимущественно его превосходством в воинских науках и авторитетом, но не давал ему, как и Магистру военно-монашеского Ордена, права распоряжаться судьбой братства-войска единолично. Во всех важнейших вопросах отаман и подчиненные непосредственно ему высшие должностные лица (старшина) обязаны были советоваться с «товариством»[19] (Войском). Решение принимало, прежде всего, Войско, и лишь затем – отаман и старшина, что явствует и из запорожских грамот».

      Это лишь небольшая часть свидетельств жизнеустройства запорожского товарищества. Но та слава, которую за собой утвердили запорожские казаки привлекала в Запорожскую Сечь многих искателей доблести и чести разных национальностей, в т.ч. и иностранных рыцарей. Эта казачья слава будет греметь на весь мир и от запорожских казаков перейдет к великорусским казакам Черноморья, Дона и Волги. В начале ХХ-го века германский император  Вильгельм II, являясь ярким поклонником идей рыцарства,  назовет казачество единственным сохранившимся рыцарством в мире. Французский император Наполеон I скажет, что «будь у меня только 10 тысяч казаков, я завоюю весь мир».

      У казачества были не только поклонники-иностранцы, но в среде казачества было много представителей разных национальностей, включая и смешанные браки, особенно на Кавказе, Черноморье и в Сибири.  Это лишний раз показывает то, что охраняя своею сакральную составляющую, настоящее и постоянно живое казачество никогда не замыкалось только в одной великоросской или малоросской нации, но было многонациональным на протяжении всех последующих веков.

      В рядах российского казачества мы видим огромное представительство многих славных народов нашего Отечества: осетины, калмыки, башкиры, якуты, татары-кряшены, армяне, абхазы, гайдуки-черногорцы, угры и прочие народы. Вот один из удивительных примеров, которым может служить следующий факт: в 1723 году полковник Захаров провел перепись яицких (уральских) казаков. Всего их оказалось (без жен и детей) 3595 человек: в т.ч.   51 из поляков, 7 мордвинов, 4 шведа, 2 немца, 2 турка, 1 итальянец, 1 черемис (мариец) и 1 чухонец (эстонец).

      Это лишь малая часть тех свидетельств, которые возможно разместить на страницах этой статьи. Но, безусловно, хочется отметить то, что казачество обладало и обладает мощной идеей и неизменными демократическими принципами устройства отношений в своей среде. Это привлекало и будет к себе привлекать все больше и больше людей разных национальностей и вероисповеданий, ищущих для себя справедливого устройства общества, чести, достоинства и благосостояния.

      Сам феномен казачества заключен в  том, что впитывая в себя многие народности и отчасти их культуру, оно остается самобытным и развивающимся, приобщающим всех кто с ним соприкасается  к своим идеалам – беззаветному служению своему Отечеству, верности традициям и вере предков. Вот что писал по этому поводу известный эсер Б.В.Савинков: «Усмиритель казак стал воплощением русского национального духа, любви к Отечеству, готовности пожертвовать для него жизнью. И не только национального духа. Вольный казак воплотил в себе и дух «третьей» России – дух демократии, свободы, равенства и братства».

Р.Леньшин - Москва

В. Заплатин - Москва

П.Бытко - Ростов-на-Дону

Г.Кавыкин - Ростов-на-Дону